«Если разразится война, мы безо всяких сомнений будем вводить обязательную систему контроля, в том числе за ценами и доходами, а также новые чрезвычайные налоги для предотвращения инфляции. Подобные меры оказались очень эффективными, например, во время войны в Корее. Это объясняется тем, что война вызывает дух солидарности с правительством, а также позволяет правительству принимать любые другие меры, которые оно сочтет необходимыми. Если вводимые меры контроля приведут, например, к падению инвестиций, то государство во время войны просто само построит необходимые заводы и обеспечит их оборудованием, или же предоставит необходимые для этого субсидии».
Уроки американского опыта управления экономикой
Первыйурок из изучения опыта экономики США 30-40-х годов помогает понять всю надуманность многолетнего противостояния между российскими «либералами» и «государственниками», то есть, между приверженцами невмешательства государства в экономику и сторонниками ее государственного регулирования. Ведь США, с одной стороны, вышли из Великой депрессии, по мнению многих экспертов, лишь благодаря введению жесткой системы перераспределения ресурсов через механизм государства. С другой стороны, уже после смерти Рузвельта США добились огромных экономических успехов и победы в «холодной войне» в условиях минимального по сравнению с другими странами государственного вмешательства в экономику.
Решение о правоте одной из сторон в данном противостоянии, как и в большинстве других теоретических споров по экономическим вопросам, выносит не состоящее из экономистов жюри, а суд истории. К сожалению, в этом суде нет твердо зафиксированных требований к правдивости свидетелей и доказательности предъявляемых обвинений. Поэтому даже сейчас еще в США можно встретить немало экономистов, утверждающих, что если бы Рузвельт не вмешался со своим «Новым курсом» в естественный ход развития американской экономики, то последняя не только бы самостоятельно вышла из кризиса и депрессии, но и сделала бы это в более сжатые сроки и менее болезненно.
Точно так же можно не сомневаться, что и Гайдар, и Чубайс, и Кириенко будут до конца дней своих утверждать, что если бы Верховный Совет, а затем Госдума не мешали им, а Ельцин более решительно поддерживал проводимый ими курс «либеральных реформ», то Россия сейчас уверенно шла бы по пути экономического подъема и не было бы никакого финансового краха 17 августа 1998 г.
Все наши «реформаторы» по-прежнему убеждены, что Россия, приступив в 1992 г. к перестройке своей экономики, пошла к рынку единственно возможным в тех условиях путем и в соответствии с самыми последними достижениями западной либеральной экономической мысли.
Однако они не сумели понять, что эти самые новейшие рецепты экономического либерализма применяются на Западе сравнительно недавно, да и то далеко не во всех странах. Сам создатель современного либерализма Фридрих Хайек пребывал в полузабвении вплоть до начала 70-х годов, когда его взгляды начал активно развивать и пропагандировать Милтон Фридман, который, впрочем, считает себя не только монетаристом, но и кейнсианцем.
А между тем рыночная экономика существует уже не одно столетие и за это время не раз радикально меняла свой облик в ответ на вызовы времени. Она была свидетелем триумфов не только Адама Смита, Милтона Фридмана с Фридрихом Хайеком, но и Джона Мейнарда Кейнса и Фридриха Листа, основателя известной «исторической школы» и апологета экономической автаркии.
Да и кризисы свои рыночная экономика преодолевала порой диаметрально противоположными методами.
Так, после 1929 г. весь капиталистический мир выходил из кризиса с использованием жестких кейнсианских методов госрегулирования,в то время как мировой кризис середины 70-х годов толкнул ряд стран, прежде всего США и Англию, в объятия либерализма, нашедшего свое наиболее развитое выражение в «рейганомике».
Почему же в 1992 г. для реформирования российской тотально огосударствленной и сверхмилитаризованной экономики был применен (конечно, в основном на словах) не только самый сложный, но и не до конца апробированный на Западе либеральный подход? Да прежде всего потому, что он в это время лежал на поверхности и был подробно расписан в популярных журналах и учебниках на Западе. Не будем забывать, что наши оказавшиеся у власти молодые экономисты были знакомы только с экономикой «реального социализма» и не получили сколько-нибудь глубокого современного экономического образования. Естественно, что в этих условиях ссылки на модные западные теории служили для них главным подспорьем в отстаивании своих программ перед российскими политиками, еще менее обремененными экономическими познаниями.
К сожалению, судя по их словам и действиям, не изучали наши «либералы» сколько-нибудь серьезно и плановую советскую экономику. Иначе они воздерживались бы от диких по своей невежественности заявлений о том, что Россия, как и Советский Союз, всегда была, есть и будет сырьевым придатком Запада (читай Альфреда Коха), или что основой экономического роста России должно стать развитие сырьевых отраслей (Чубайс, Гайдар и другие). Между тем экономика СССР была построена на принципах полной автаркии, гипертрофированное же развитие сырьевых отраслей объяснялось мобилизационными потребностями на случай войны, а вовсе не необходимостью экспорта (Подробнее см. «Военный вестник МФИТ» № 2 за 1998 г.).
СССР вообще только в 70-х годах начал крупномасштабный экспорт нефти и природного газа. Что касается металлов (стали, алюминия и т.д.), то их экспорт по сути начался лишь в период распада Советского Союза. Отсюдавторой урок«рузвельтономики» заключается в том, что переход США от Великой депрессии к бурному росту в годы второй мировой войны стал возможен в немалой степени потому, что США в этот период были экономически самодостаточны, и, находясь практически в состоянии полной экономической изоляции от остального мира, могли не беспокоиться о поддержании своей конкурентоспособности на мировых рынках и участии в международном разделении труда. Американцам не надо было беспокоиться о поддержании курса своей национальной валюты на мировых рынках (доллар был неконвертируем), бегства капитала за рубеж (это было физически невозможно) или неблагоприятной реакции Международного валютного фонда и Всемирного банка (их в это время еще не было) на применяемые Рузвельтом жесткие меры госрегулирования. Совершенно очевидно, что в условиях мирного времени поддержка расточительного военного производства на уровне 1942-1945 гг. весьма быстро подорвала бы конкурентоспособность американских товаров по сравнению с индустриально развитыми странами, не отягощенными столь высоким бременем милитаризации. Ведь даже при уровне военных расходов в 9-10% ВНП (по сравнению с 40-45% в годы второй мировой войны) США потеряли в 50-70-е годы почти половину своей доли мирового рынка в пользу ФРГ, Японии и других стран, тративших на военные нужды не более 1-3% своего ВНП. За десятилетие с 1967 г. по 1977 г. производительность труда в американской обрабатывающей промышленности выросла всего на 27% по сравнению с 70% в ФРГ, 72% во Франции и 107% в Японии, а начиная с середины 70-х годов она стала падать в абсолютном выражении.
Вряд ли надо доказывать, что при сохранении существующего уровня долларизации российской экономики и свободы вывоза капитала из страны всякие попытки направления инвестиций в реальную экономику России бессмысленны. И уж совсем безумием было бы пытаться поддержать российскую экономику путем расширения производства вооружений. Вкладывать средства в развитие российской военной промышленности можно только после извлечения выводов из причин поражения СССР в «холодной войне», немалую ответственность за которое несет наш ВПК.
За вторым уроком неминуемо следуеттретий: о необходимости усиления экономического протекционизма в кризисных и чрезвычайных условиях.
Вопреки широко распространенному среди российских «реформаторов» мнению о почти полной открытости американской экономики, Соединенные Штаты на протяжении практически всей своей истории были страной высоких протекционистских тарифов. 1857-1861 годы являются единственным периодом, когда эти тарифы были резко снижены, что в немалой степени подтолкнуло страну к гражданской войне 1861-1865 гг. между Севером и Югом.
Ввиду явно усиливающегося сепаратизма и самоизоляции различных российских регионов и обострения противоречий между ориентированными на экспорт экономическими районами и остальной Россией с ее деградирующей промышленностью и разваливающимся сельским хозяйством этот драматический эпизод американской истории дает немало пищи для размышлений.
Американский Юг, живший в основном за счет высокоприбыльного экспорта хлопка в Европу, всегда тяготел к фритрейдерской политике. Имея почти даровую рабочую силу черных рабов, Юг не был заинтересован в приобретении сельскохозяйственного оборудования на промышленном Севере, а весь необходимый ширпотреб и предметы роскоши предпочитал закупать в Европе, пренебрегая более низкокачественной продукцией Севера. Естественно, что в подобных условиях южане не были заинтересованы в высоких тарифах, которые устанавливало федеральное правительство и которые вели к удорожанию необходимого им импорта.
Американский Север, шедший по пути промышленного развития, напротив, нуждался в расширении внутреннего рынка для своей индустрии, однако конкурировать на равных с более дешевой и качественной продукцией наиболее промышленно развитой державы своего времени — Англии — был не в состоянии. Не удивительно, что высокие импортные тарифы были основной формой защиты американской промышленности от английской экспансии.
Однако в 1857 г. президентом США был избран ставленник Юга Джеймс Бьюкенен, который сразу же по избрании снизил тарифы до самого низкого за последние полвека уровня и резко расширил список товаров, вообще освобождаемых от всяких пошлин при ввозе в страну.
Почти немедленно после введения этих мер промышленность Севера впала в депрессию. Особенно сильно пострадала черная металлургия, не выдержавшая конкуренции дешевой английской стали.
Требование повышения тарифов стало одним из основных предвыборных лозунгов республиканской партии во главе с А.Линкольном, вернувшей США после победы на президентских выборах к жесткому протекционизму.
В свою очередь эти меры администрации Линкольна укрепили13 южных штатов в их решимости отделиться от Севера.
После поражения в гражданской войне и отмены рабства южанам, волей-неволей, пришлось при выращивании хлопка перейти к широкому использованию сельскохозяйственного оборудования, производимого, естественно, промышленным Севером.
С тех пор США неизменно придерживались жестко протекционистской политики во внешней торговле. Не были исключением в этом отношении и двадцатые годы нынешнего столетия, считающиеся годами бурного роста американской экономики в условиях свободы рынка и политики laissez-faire. Достаточно ознакомиться хотя бы с законом Фордни-МакКамбера от 1922 г. На кризис 1929 г. США ответили резким усилением протекционизма. Принятый еще при президенте Гувере в 1930 г. закон Хаули-Смута резко поднял импортные тарифы, нанеся тем самым мощнейший удар по мировой торговле.
Президент Рузвельт довел традиционную политику протекционизма до предела. Сорвав намечавшуюся в июле 1933 г. всемирную экономическую конференцию, он дал ясно понять, что в его «Новом курсе» нет места расширению мировой торговли на основе заключения обязательных для США договоренностей на многосторонней основе. Фактически вплоть до второй мировой войны Рузвельт придерживался курса на «строительство капитализма в отдельно взятой стране» подобно тому, как Сталин строил свой «социализм в отдельно взятой стране».
Эта политика Рузвельта получила яркое законодательное подтверждение принятием демократическим большинством Конгресса в 1935 г. «Акта о нейтралитете».
Таким образом, широко открыв в 1992 г. российский рынок для иностранных товаров, российские «реформаторы» продемонстрировали элементарное незнание опыта становления национальной экономики даже такой страны классического капитализма, как США, превращение которых в главного поборника свободного рынка и либерализма в мире никогда не стало бы возможным без длительных периодов протекционизма, резко обострявшегося во время кризисов.
Попытки перепрыгнуть этап протекционизма в развитии национальной экономики неизбежно ведет к разрушению последней. История полна подобных примеров.
Один из них был описан в статье «Существовать достойно в системе своих понятий».
«В Индии в прошлом веке была неэффективная феодальная экономика. Бедные городские ремесленники в примитивных мастерских производили продукцию низкого по европейским меркам качества и дорого, продавали ее таким же бедным и «неэффективным» крестьянам и покупали у них продукты питания, тоже очень дорогие.
В результате все жили бедно, хозяйство было крайне неэффективно, но жили достойно.
Пришедшие в Индию англичане принесли с собой дешевые промышленные товары. Неэффективные индийские ремесленники быстро и в массовом порядке разорялись, и вскоре крестьянам, которые с удовольствием покупали английские товары, некому стало продавать свои продукты. Ремесленники уже не могли их покупать, а англичанам они были не нужны. Тогда разорились и крестьяне. В Индии разразился страшный голод, унесший миллионы жизней. Прошло несколько лет, прежде чем и крестьяне, и ремесленники нашли новые производственные ниши для себя. Таким образом произошла структурная перестройка, и Индия вошла в мировое хозяйство того времени.
Индийское правительство, извлекая уроки из того прошлого, до сих пор поддерживает и защищает неэффективное, часто примитивное, по современным западным меркам, производство, справедливо считая, что эффективно само существование Индии и что стремиться к американской эффективности в индийских условиях бессмысленно».
Нечто подобное разрушению индийской экономики в XIX веке произошло и в России после начала «реформ», с той только разницей, что российскую экономику разрушали не англичане-колонизаторы, а собственная правящая верхушка, опиравшаяся на поддержку российского сырьевого лобби и так называемого «мирового сообщества», а фактически бывших противников СССР по «холодной войне», руководствовавшихся по отношению к новой России весьма противоречивыми мотивами. Правда, в России не вспыхнул, как в Индии, голод, однако это объясняется не столько «гуманностью» проводившейся политики, сколько огромной прочностью и инерционностью советской экономики и наличием в стране огромных избыточных мощностей в сырьевых и базовых отраслях промышленности. Именно экспорт продукции этих отраслей (нефти, газа, стали, цветных металлов) в сочетании с распродажей накопленных на случай войны мобилизационных запасов принесли России те сотни миллиардов долларов, которые не только обогатили «новых русских», но и позволили компенсировать за счет импорта падение собственного производства продуктов питания и ширпотреба.
Многие российские экономисты прекрасно понимали пагубность для нашей экономики широкого открытия российских экономических границ, приведшего к вытеснению импортными товарами многих видов отечественной продукции. «Да, - говорил академик Юрий Яременко, - отечественная продукция, какую ни возьми, всегда будет хуже, либо дороже зарубежных аналогов. Следовательно, возникает дилемма: либо форсированными темпами подтягивать качество отечественной продукции до уровня зарубежной, потеряв при этом за ненадобностью 70 % производственных мощностей, либо … жить и работать так, как мы умеем и можем, довольствуясь не очень качественной отечественной продукцией и осуществляя медленную поэтапную модернизацию. Иметь много не очень качественной, но все же приемлемой продукции для страны лучше, чем резко перейти на западные стандарты, утратив при этом значительную часть своего производственного потенциала и вызвав массовую безработицу». Конкретно Ю.Яременко предлагал закрыть экономические границы России и перейти к политике автаркии или хотя бы резко повысить таможенные тарифы на импортные товары с тем, чтобы освободить пространство для внутренних товаропроизводителей.
Сейчас в России тоже множатся голоса с требованиями защиты российских товаропроизводителей через возведение высоких таможенных барьеров, вытеснения доллара из внутреннего обращения и даже проведения мобилизационной экономической политики. Однако у нас уже не 1991 год, когда население еще было готово пойти на временные жертвы во имя обещанных реформ. Потеряв всякую веру во власть, население встретит сейчас подобные меры просто как новые попытки власти решить свои проблемы за его счет (отнять у населения долларовые сбережения, лишить его привычных импортных товаров, еще более понизить жизненный уровень).
Поэтому при переходе к давно назревшим мерам по защите российских производителей полезно вспомнить еще один урок «рузвельтономики» — отказ от проведения мероприятий, не пользующихся общественной поддержкой или ведущих к расколу между ветвями власти.
Взять хотя бы подход Рузвельта к подготовке страны ко второй мировой войне. Рузвельт одним из первых среди американских политиков осознал неизбежность вовлечения США в будущую мировую войну и необходимость подготовки страны к ней. В 1939 г. с целью изучения степени подготовки экономики США к войне Рузвельт создал Совет по военным ресурсам (War Resources Board) во главе с председателем совета директоров корпорации «Ю.С. Стил» Э.Стеттиниусом. Ознакомившись с имеющимися мобилизационными планами, Совет предложил создать специальные органы по подготовке экономики к войне, а для устранения препятствий на пути возможной мобилизации промышленности отменить принятые незадолго до этого законы Дэвиса-Бейкона и Уэлш-Хили, расширившие права профсоюзов в области занятости, нормирования и оплаты труда. Однако Рузвельт отклонил эти весьма умеренные и вполне благоразумные в условиях надвигающейся войны предложения, ибо они натолкнулись на яростное сопротивление со стороны самых различных сил. Против интенсификации военных приготовлений выступали и изоляционисты, и пацифисты, и консерваторы, возражавшие против усиления исполнительной власти, и профсоюзы, протестовавшие против любого ограничения своих прав.
В итоге Рузвельт отклонил предложения Стеттиниуса и его коллег, равно как и мобилизационный план, разработанный Советом Сухопутных Сил и ВМС по вооружениям (Army and Navy Munitions Board), отвечавшим в период между двумя мировыми войнами за мобилизационную подготовку американской промышленности. В результате США вступили во вторую мировую войну, не имея утвержденного плана мобилизации своей экономики.
Это не означает, конечно, что Рузвельт пустил подготовку страны к войне на самотек. Наоборот, в этом направлении он много и целеустремленно работал, не ломая, однако, «через коленку» своих оппонентов и находя легитимные обходные пути для достижения своих целей.
Так, в условиях решительного сопротивления со стороны законодателей созданию новых государственных органов по управлению экономикой и усилению тем самым исполнительной власти, Рузвельт реанимировал забытый всеми закон 1916 г. «О военных ассигнованиях армии» (не отмененный, кстати, и поныне), предусматривавший создание Совета национальной обороны в рамках кабинета министров. Воссоздав Совет национальной обороны, Рузвельт учредил в его составе так называемую Консультативную комиссию, также предусмотренную законом 1916 г., возложив на нее разработку мобилизационной политики США. В итоге, начав с таких малозаметных шагов, Рузвельт путем целого ряда последовательных действий без обострения отношений с Конгрессом и обществом достиг вполне внушительных результатов в деле реальной подготовки США к войне. Об этом свидетельствуют, в частности, поразительно высокие темпы перехода американской экономики на военные рельсы после нападения японцев на Пёрл-Харбор.
Опыт США, если брать не только 30-е годы, но и весь предшествующий и последующий период их развития, показывает, что наибольших результатов экономика США добивалась тогда, когда она последовательно придерживалась какой-то одной из двух моделей своего развития — жесткого государственного регулирования (период второй мировой войны) или последовательного либерализма («ревущие двадцатые годы», период «рейганомики»). И наоборот, экономика впадала в состояние длительной депрессии или вялого роста, когда либеральный подход совмещался с попытками государственного регулирования экономики («Великая депрессия» 30-х годов и период 70-х годов, предшествовавший переходу к «рейганомике»).
Для России было бы весьма опасно пытаться выбраться из ее нынешнего кризиса, применяя методы государственного регулирования (в том числе ссылаясь на опыт «Нового курса» Рузвельта) вперемежку с попытками создания элементов свободной рыночной экономики, утешая себя тем, что создание рынка — дело долгое, занявшее в других странах не одно столетие. У России, в отличие от США в 30-е годы, нет времени на вялотекущий выход из кризиса с переводом экономики в длительную депрессию. Такой подход несостоятелен даже с точки зрения экономической теории. Ибо существует известная «теория второго наилучшего» («the theory of the second best»), разработанная Р.Дж.Липси, К.Ланкастером и другими экономистами. Эта теория гласит, что если в экономике отсутствуют какие-то существенные условия для создания свободного рынка (например, запрещена продажа земли, ограничена свобода продажи рабочей силы в связи с необеспеченностью права выбора местожительства и т.д.), то есть отсутствуют условия «первого наилучшего» (first best), то попытки компенсировать отсутствие таких условий путем создания каких-то дополнительных элементов свободного рынка неизбежно ведут к снижению общей эффективности экономики.
Заключение
На протяжении всего двух десятилетий, с 1929 г. по 1948 г. (1948 г. — год завершения реконверсии), экономика США четырежды претерпела глубочайшие метаморфозы.
Сначала, в 1929-1932 гг., США превратились из процветающей страны с наиболее свободной для своего времени рыночной экономикой в страну с полуразрушенной промышленностью, парализованной финансовой системой и обнищавшим, находившимся на грани социального взрыва населением. Производство рухнуло вдвое, четверть рабочей силы осталась за воротами предприятий, 9 миллионов банковских вкладчиков потеряли свои сбережения, свыше одного миллиона семей лишились закладных на свое жилье и оказались на улице.
В последующие семь лет (1933-1939 гг.) администрации Рузвельта удалось благодаря «Новому курсу» вывести страну из кризиса. Была реформирована и взята под плотный государственный контроль финансовая система, создана обширная государственная система поддержки безработных и социально незащищенных. Огромные масштабы приняли также общественные работы, давшие заработок миллионам людей и заказы тысячам предприятий.
В результате за счет прежде всего государственных расходов ВНП США с 1934 г. по 1940 г. вырос почти на 50 % и приблизился к уровню докризисного 1929 г. И все это было достигнуто при недопущении даже незначительной инфляции. Достаточно сказать, что за этот период рост цен в США составил менее 5%.
Однако администрации Рузвельта не удалось добиться главного — притока частных капиталовложений в реальный сектор экономики и прежде всего в промышленность. Само же правительство США в эти годы не решалось (да и не могло в силу внутриполитической обстановки в стране) вмешиваться в дела «священной коровы» — частного промышленного предпринимательства.
В результате такой политики невмешательства и отсутствия значительных частных капиталовложений реальный сектор оставался вплоть до 1940 г. в состоянии глубокой депрессии. Промышленное оборудование все более устаревало, транспорт приходил в упадок, безработица лишь ненамного уступала уровню кризисных 1929-1932 гг.
На третьем этапе (1941-1945 гг. и отчасти 1940 г.) США превратили свою глубоко депрессивную, сугубо мирную экономику в одну из наиболее милитаризованных и бурно растущих экономик мирас высокоразвитым уровнем государственного регулирования и централизованного планирования.
И, наконец, на четвертом этапе (1946-1948 гг.) США вернулись к либеральной рыночной экономике, способной стабильно развиваться даже при отсутствии государственных инвестиций и централизованного перераспределения ресурсов, за счет притока средств из частного сектора, то есть примерно так же, как это происходило до финансового краха 1929 г. Появление огромного фактически внерыночого сектора военного производства произошло в США уже позднее, в ходе «холодной войны».
Если уж использовать американский опыт государственного регулирования, то российским политикам стоило бы обратиться не к «Новому курсу», а к деятельности Рузвельта по структурной перестройке экономики в годы второй мировой войны. Благо, этот опыт детальнейшим образом расписан и представляет по существу готовый набор рецептов, к тому же проверенных на практике.
Конечно, целью такой мобилизационной перестройки российской экономики должно быть не увеличение производства вооружений, а наоборот, решительная структурная демилитаризация России и создание новой эффективной экономики, устойчивой к колебаниям мировой конъюнктуры и ориентированной на удовлетворение прежде всего внутренних потребностей страны.
Не следует бояться в ходе такой временной «сосредоточенности» России на самой себе её превращения в Северную Корею или Румынию времен Чаушеску. И сейчас еще, после многих лет хищнического разорения, она все еще располагает (как и США накануне второй мировой войны) основными составляющими, из которых складывается современная индустриальная экономика: постоянно воспроизводящимся высоким уровнем образования, развитой наукой, мощными транспортными и энергетическими системами, крупными заделами в технике и технологии, сосредоточенными в оборонном комплексе, квалифицированной рабочей силой.
Чем скорее и решительнее будет пройден этот этап, тем быстрее Россия сможет приступить к переходу к свободной и на этот раз реальной рыночной экономике. Совсем не исключено, что ввиду всепроникающей коррупции и почти тотального засилья чиновничества России могут понадобиться и самые радикальные методы экономического либерализма, столь незаслуженно скомпрометированного нашими «реформаторами»
Список литературы
1.Мировая экономика. Экономика зарубежных стран. Под ред. Колесова В.П., Осьмовой М.Н.– М.: Флинта, 2000
2.Петров В.П. // США Канада, 1999, №10
3.Пороховский А.А // США Канада, 2000,
4.Стрыгин А.В. Мировая экономика.– М.: Экзамен, 2000
5.Московский комсомолец, 19 августа 1998 г
6.Московский комсомолец, 6 сентября 1998 г.
7.Аргументы и факты, № 39, 1997 г
8.Известия, 7 апреля 1994г.
9.«Военный вестник МФИТ» № 1
